Таким образом, стремление прорыва назад в Японское море было первым намерением Иессена. Однако, недостаточный ход русских крейсеров, ограничиваемый в первое время боя не только тихоходным «Рюриком», но и уменьшенным, вследствие аварии, числом работавших котлов на «России», противодействовал возможности прорыва.

Бой стал неизбежным и был начат почти одновременно обеими сторонами.

Слабое звено отряда – «Рюрик» – привело с самого начала боя к ряду осложнений. В течение первого часа боя он шел вне строя, значительно впереди своего места по походному порядку.

Только в начале седьмого часа, после неоднократных сигналов флагмана «Рюрику», отряду удалось повернуть последовательно и лечь на обратный галс – в NW четверть. И опять фраза рапорта «чтобы прорваться в Японское море» говорит о том что не стремление достичь маневрированием того или иного тактического преимущества над противником, а «Японское море» являлось руководящей идеей русского адмирала в этот момент.

То, что адмирал Камимура выдвигает в качестве своего стремления «продолжать лежать на том же курсе, чтобы иметь возможность поражать врага анфиладным огнем во время его поворота», Иессен трактует совсем иначе.

«Неприятель, находившийся при начале поворота приблизительно в 40 каб., по видимому, не заметил моего намерения, лишь по окончании поворота он догадался и повернул влево; при этом маневре я выгадал весьма много в расстоянии и. . . появилась полная возможность прорыва вдоль Корейского берега».

Следующая фаза маневрирования русских крейсеров – это защита «Рюрика».

Подбитый крейсер делается «гвоздем» боя, к которому в течение двух часов привязывается маневрирование русских.

При этом защита происходит опять-таки не изысканием наивыгоднейших тактических приемов боя с эскадрой Камимуры, а «циркулированием» перед противником защитой «Рюрика» бортами кораблей во время четырехкратных последовательных возвращений к поврежденному крейсеру.

«Поэтому, – пишет Иессен, – я стал циркулировать перед ним чтобы дать ему время исправить, если возможно, повреждения». [287]

В своем письме один из участников боя (на «России») пишет: «Видя, что «Рюрик» не поворачивает, мы возвращаемся к нему, проходя между ним и неприятелем и принимая на себя все ему предназначавшиеся снаряды, проходя в расстоянии 30 каб. от неприятеля».

Японцы, как мы видели, использовали каждое из этих «циркулирований», сосредоточивая огонь по створящимся с «Рюриком» русским кораблям. При этом они отлично пристрелялись к почти неподвижному «Рюрику» и всякий раз, когда «Россия» и «Громобой» к нему приближались, огонь становился убийственнее и убийственнее.

Этот период пассивной защиты «собственными бортами» явился решающей фазой боя. Русские крейсеры терпели тяжелые повреждения от японских снарядов, сами же, уже ослабленные выходом из строя большого числа орудий, не могли вести успешного огня вследствие частых поворотов. На протяжении 107 минут русским отрядом сделано шесть резких изменений курса.

Бросив взгляд вперед от русско-японской войны к империалистической войне на море 1914-1918 гг., можно найти некоторую аналогию между действиями «России» и «Громобоя» и поведением английских крейсеров «Абукир», «Хог» и «Кресси», последовательно пущенных ко дну одной немецкой подводной лодкой.

Решение помочь «Рюрику» повторным возвращением к нему двух других русских крейсеров 14 августа привело к значительным повреждениям их и потере многих жизней.

Через десять лет 22 сентября 1914 г. английский флот получил еще более жестокий урок – все три крейсера оказались потопленными. Стремление спасать людей, всплывших после взрыва первого корабля, а затем и второго, привело к гибели полутора тысяч англичан, в том числе уже дважды спасенных, в течение нескольких десятков минут.

Последняя фаза боя прошла в неравном артиллерийском соревновании между двумя противниками на параллельных курсах.

В рапорте Иессена имеются следующие указания на попытку проявления с его стороны инициативы:

«Так как курс вел в Корейский берег, то я старался все время склониться вправо, чем уменьшал расстояние до неприятеля. Первоначально он отходил и снова увеличивал расстояние. Лишь последние полчаса он не изменял курса, почему я склонялся влево чтобы менять расстояние и не давать ему пристреливаться».

Здесь мы видим первый собственно тактический прием (хотя и пассивный), однако, и его пытаются оправдать боязнью быть прижатым к Корейскому берегу.

На самом деле попытка изменить курс вправо в целях сближения с японскими крейсерами в этой фазе боя, когда русская артиллерия была столь значительно ослаблена, а корабли избиты, вряд ли могла быть для них выгодной. Отклонения от курса, чтобы сбивать пристрелку противника, могли иметь большее значение. В японском варианте схемы маневрирования (схема 14) сторон в бою 14 августа попытки русских к сближению отражены лучше чем в русском.

Техника и повреждения русских крейсеров. Действительно решающим в бою 14 августа было не столько удачное или неудачное маневрирование той или другой стороны. Решили бой в пользу японцев в первую очередь: 1) превосходство в силах и 2) превосходство японской (точнее, английской) техники над «отечественной российской» царского периода.

Вопиющие недостатки русской артиллерии стали давать о себе знать с первых моментов боя.

Бой начался с расстояний, которые не предусматривались русскими инженерами, проектировавшими артиллерийские станки. При стрельбе на больших углах возвышения начали сминаться или ломаться зубья передач подъемных механизмов. К концу боя на «России» осталось неповрежденным два 203-мм и два 152-мм орудия. Главнейшими повреждениями было: 1) выбоины на стволах от осколков неприятельских снарядов и 2) повреждения подъемных механизмов. Выбоины далеко не всегда вели к таким деформациям ствола, которые мешали бы продолжению стрельбы. Повреждения же подъемных механизмов, происходившие в подавляющем большинстве случаев не от неприятельского огня, а от собственной их непрочности, почти всегда приводили к выходу пушки из строя. В историческом журнале «Россия» описано, как команда орудия с бездействующим уже подъемным механизмом приспосабливала вместо него тали или поднимала казенную часть пушки собственными спинами, как отдельные люди вскакивали на казенную часть, чтобы придать орудию угол возвышения.

Свидетельствуя об инициативе и доблести орудийной команды, факты эти говорят еще более ярко о позорной немощи русской техники того времени.

Отсутствие оптических прицелов и, наоборот, наличие их у японцев создавали еще одно значительное преимущество противнику. Были на японских кораблях и горизонтально-базисные дальномеры Барра и Струда. Элементарные Люжоли у русских, конечно, не могли дать на больших дистанциях достаточно точного измерения расстояний.

У японских орудий оказалась большая чем у русских дальность стрельбы. Для 203-мм орудий это определялось очевидно тем, что башенные установки японцев допускали большие углы возвышения, чем палубные установки русских; однако, то же превосходство в дальности наблюдалось и у 152-мм, имевших палубные установки.

«При расстояниях в начале боя более 50 каб., – пишет в рапорте адмирал Иессен, – у наших 6" орудий все время получались недолеты, между тем как японские 6" снаряды все время попадали и давали даже перелеты».

Превосходство японской эскадры над владивостокскими крейсерами в смысле количества артиллерии, сосредоточиваемой на один борт, было значительным. Оно видно из следующих двух таблиц: